Репетиции, репетиции...

- Что я считаю главным в репетиции? - задумывается Сергей Каштелян.- Наверное, не сравнивать свое исполнение с исполнением других - ведь репетиция это не концерт. Это раз. Идти от себя - два. Выбрать трюки, манеру, свойственные, близкие самому исполнителю, причем сделать это без посторонней помощи - три. Довериться себе - самое главное. А учитель, наставник, педагог поможет. И еще - быть терпеливым. Это не означает уметь долго ждать. Нет, тут другой смысл - быть готовым ко всему.

Английский мастер сценического волшебства Давид Девант

Да, фокусник должен быть готовым ко всему. Кое-что мы об этом уже знаем. Расскажем немного и о неудачах.

Известно, что самый опасный зритель для волшебников - дети. Они смотрят не туда, куда призывает чародей, а видят порой то, что происходит на самом деле. Обмануть их невозможно. Оттого иные кудесники пускаются на хитрости и, случается, оказываются жертвами своих уловок - как тот иллюзионист, что посадил в первый ряд своего сына, а когда ему по ходу фокусного скетча потребовался партнер из этой тории, он его и вызвал, расчитывая, что все обернется удачей. Но такого не произошло - на шаблонный для всех сценических волшебников вопрос: "Правда ли, что мы никогда прежде не встречались?" - мальчик, глядя ему в глаза, дал исчерпывающий ответ: "Да, это правда, папа".

А вот Владимир Свечников, обладающий немалой долей юмора, услышав из зала опаснейший для чародеев возглас: "А я знаю, как это делается!" - нимало не смутясь, отпарировал: "Ну и что? Я тоже знаю, как это делается!"

Иллюзион, когда ассистентка исчезает на сцене, будучи накрыта покрывалом, а через секунду появляется в зрительном зале, не имеет ни капли сверхъестественного. Секрет этого сценического чуда стар, как мир. Две женщины, разумеется. Одна пропадает, другая появляется. Очень просто.

Да, принцип прост. Но только от идеи до внедрения, пусть даже сценического,- расстояние отнюдь не малое. Треволнений и забот у фокусников, готовящих сильный трюк, предостаточно. Расскажу о случае с Давидом Девантом, превосходным английским фокусником, удивлявшим таким иллюзионом Европу и Америку на рубеже XIX-XX столетий.

Первой трудностью для него оказалось отыскать двух женщин, как можно более похожих друг на друга. Это, вспоминает он, не так сложно, но и не слишком легко. Желательно почаще бывать в многолюдных местах и побольше смотреть по сторонам. Так он и действовал. Иногда ему везло - попадались сестры, похожие почти неотличимо. Но здесь везение обычно заканчивалось - чаще всего одна из сестер оказывалась блондинкой, а другая - брюнеткой. И тогда Девант прилагал все свое умение уговаривать, убеждать. "Я внушал брюнетке,- рассказывал он,- что именно золотые волосы придают лицу женщины вид солнечной красавицы. Именно тогда дама выглядит неописуемо очаровательно. Но - все было непрасным". Брюнетка не хотела, перекрашиваться. Тогда Девант атаковал блондинку. "Грация красивой темноволосой женщины,- шептал он,- всегда таинственно привлекает мужчин". Но и здесь его постигала неудача. А затем, в один прекрасный день женщины внимали его уговорам, причем обе одновременно. Брюнетка становилась блондинкой, а блондинка - брюнеткой!

Иногда ему не везло - женщины разбегались в разные стороны, как только выяснялось, что им предстоит выступать в роли "исчезающей дамы". Случалось и другое - они соглашались, однако приезжали на репетицию в разное время, поскольку жили в различных районах Лондона. Бывало, что одна из них имела собаку, с которой ни за что не хотела расставаться... Но Давид Девант следовал известному правилу: если хочешь быть фокусником, так будь им.

И наконец все получилось. Нашлись очаровательные партнерши, очень похожие друг на друга, удачно прошли репетиции, и первые выступления заслужили бурные аплодисменты зрителей. Но перейдем сразу к той неудачной демонстрации.

На сцене был установлен стол. Служитель поставил на него стул, и занавес, раскрываясь, пошел в стороны. Одна из ассистенток уже отправилась обходным путем в зрительный зал - на галерку, и уверенный в успехе Девант разрешил выйти на сцену второй партнерше. Затем он помог ей усесться на стул, после чего взмахом накрыл ее покрывалом. Последовало несколько магических пассов, музыка стихла, и Девант сдернул шаль. Однако дама не исчезла - она продолжала сидеть на стуле! И в этот момент на галерке прозвучал тонкий голос: "Я здесь!"

"Я никогда не забуду этого звука!" - вспоминал Девант.

Первой его мыслью было - сломался аппарат. Но нет - механизм для исчезновения был в полной исправности. Дело было не в нем. Виной всему оказалась коробка мармелада - та самая коробка, которую регулярно получала от какого-то восхищенного поклонника дублерша, появлявшаяся на галерке.

Причина инцидента стала понятна - дама, в течение нескольких вечеров кряду исчезавшая со сцены, больше исчезать не пожелала. Она посчитала, что находится не в выигрышном положении, ибо все аплодисменты и сладкие подарки приходятся на долю другой дамы, появляющейся, с чем она, исчезающая дама, категорически не согласна.

Выход, конечно, был найден - каждая из женщин теперь поочередно стала получать разные роли, и больше происшествий во время демонстрации этого трюка не случалось, однако сей водевильный факт показывает, сколь предусмотрителен должен быть сценический чародей в обычной жизни, сколь внимательно он должен учитывать мирские желания своих сочародеев, да и вообще - в искусстве фокуса мелочей не существует.

Случаются, однако, и полные фиаско. Происшествия, вдребезги разносящие любую магию.

Это не выдумка. Это произошло в начале нашего века в одном из волжских городов, где заезжий гастролер давал иллюзионное действо в двух отделениях. Сеанс только начинал набирать силу, когда "король черной и белой магии" заприметил среди публики невзрачного человечка, скромно одетого, и решил, что перед ним - отличный объект для фокусных шуток. Спустившись в зал, "обладатель египетских тайн" продемонстрировал несколько заурядных трюков с платками и картами, а оказавшись вблизи намеченного "канцелярского чиновника", как он окрестил его для себя, незаметно опустил тому в карман золотую монету. Кончилось первое отделение, началось второе. Стоя на авансцене, "повелитель неведомого" продемонстрировал фокус с золотой монетой, и та исчезла в его руках. Не сходя с места, "несравненный и удивительный" простер руку в направлении "чиновника" и громогласно провозгласил - пускай вот этот человек встанет и вытащит пропавшую у меня монету из своего кармана! "Чиновник" густо покраснел, замешкался, потом неловко поднялся. Вид у него был чрезвычайно смущенный. "Виноват, ваше превосходительство,- заикаясь, проговорил он.- В антракте-то я обнаружил в кармане ваш золотой, да и угостился на него в буфете. Вот, если желаете, сдачу могу вернуть..." И весь зал захохотал так, что под потолком качнулась огромная люстра.

Конфуз, крушение, полнейшая катастрофа! Как быть?

Это смотря кому. Зрителям - смеяться. Присутствующим в зале начинающим фокусникам - набираться опыта. Историкам жанра - вносить в и без того объемную летопись отчет о новом сногсшибательном происшествии. А вот исполнителю - как быть ему?

Прежде всего не уподобляться тому персонажу, который "поворачивал реки вспять, чтобы не плыть против течения". Вспомнить афоризм Оскара Уайльда: "Единственный способ переносить трагедии - это смеяться над ними". Смеяться вместе со зрителями. После чего переходить к демонстрации следующего трюка. Если хватит духа.

В мире фокусов возможно все. И даже, наверно, еще больше. Это касается и оглушительности неудач и всепроникающей радиации магии, творимой подлинными королями волшебства.

Решившемуся, несмотря ни на что, все-таки выйти на сцену с иллюзионной демонстрацией скажу - дерзайте, но оставайтесь самими собой! И в успехе, и в - тьфу, тьфу - провале. Тогда не понадобится списывать причины случившегося на жанр.

Зрители - народ чуткий. Не ориентируясь, быть может, в изысканности искусствоведческой терминологии, не разбираясь в специальных тонкостях иллюзий, они безошибочно чувствуют, кто перед ними - искренне увлеченный человек или внешне бравый, но внутренне пустой имитатор. Потому что они видят, как исполнитель внимает демонстрируемому трюку. Именно данный исполнитель. Конкретная личность. А не фокусник вообще.

Пример? Их масса. Вот, в частности, такой.

На сцену выходит фокусник в цилиндре. Снимает его, здороваясь со зрителями, и ставит его на столик - отверстием вверх. Достает из кармана черный непрозрачный платок и показывает его зрителям, держа за верхние два угла. Потом складывает его пополам, наклоняет над цилиндром - из платка в цилиндр падает пинг-понговый шарик. Фокусник удивлен; он еще раз расправляет платок, складывает его, наклоняет над цилиндром - и вновь оттуда выпадает пинг-понговый шарик. Фокусник удивляется еще сильнее. Он недоуменно смотрит на зрителей, заглядывает в цилиндр, бросает вопросительный взгляд на платок. Вновь разворачивает его, сворачивает - и опять из него выкатывается шарик. Так повторяется несколько раз. Вскоре фокуснику надоедает этот нескончаемый поток шариков - он устал и не знает, как избавиться от такого изобилия. А шарики продолжают появляться - раз за разом. Фокусник просяще смотрит на цилиндр, ожидая, чтобы тот поскорее наполнился, поднимает и просматривает платок на свет, думая, что шариков больше не последует - не тут-то было. Они сыпятся один за другим, один за другим, да еще в нарастающем темпе... И вдруг наступает момент, когда он, измученный, наклоняет сложенный платок над цилиндром, а из платка - ничего не выпадает! Фокусник не верит своим глазам. Он встряхивает платок, продувает его, подергивает, но - нет. Никаких шариков. Фокусник оживляется, облегченно вздыхает, разворачивает платок, радостно ласкает его взглядом и, чтобы удостовериться в отсутствии шарика в последний, окончательный и заключительный раз, складывает его и - из осторожно наклоняемого платка в цилиндр вновь падает шарик. Пауза. Фокусник не может поверить своим глазам. Значит, он радовался напрасно. И он переворачивает цилиндр вверх дном над полом, но из того ничего не высыпается. Выпавшие в него шарики куда-то пропали. Тогда фокусник медленно складывает платок, бросает его в цилиндр, надевает цилиндр себе на голову и гордо уходит со сцены - вид у него такой, будто он хочет сказать: "Ну вот, все оказалось призрачностью, а я-то волновался..."

Секрет трюка, как всегда, незатейлив. Взгляните на рис. 3 - к середине стороны Ж3 платка прикреплен один из концов отрезка рыболовной лески. На другом конце лесочного отрезка закреплен пинг-понговый шарик.

Рис. 3.

Если фокусник, сложив друг с другом углы платка (Ж с 3 и И с К), наклонит углы ЖЗ ниже углов ИК, то шарик выкатится из сложенного пополам платка; если же углы ИК окажутся ниже углов ЖЗ - шарик не выкатится. Когда же шарик упадет из платка в цилиндр, то поднимать платок необходимо за углы Ж и 3 - тогда вместе с поднимаемым платком из цилиндра будет вытягиваться и пинг-понговый шарик. Дальше платок можно снова сложить и заставить пинг-понговый шарик вновь выпасть в цилиндр. Или - не выпасть.

Секрет прост, но сколько возможностей он открывает для актерской игры, рожденной фантазией исполнителя! И насколько скуднее, обедненнее выглядела бы обычная демонстрация выпадения шарика из платка в цилиндр, показываемая просто как трюк, при нейтральном, равнодушном отношении исполнителя к исполняемому. Недаром выдающийся театральный режиссер В. Э. Мейерхольд говорил: "Театр - это всего лишь коврик на сцене и два актера". А в иллюзионном случае - немного реквизита и талантливый исполнитель. Тогда трюк действительно становится Фокусом.

Это подтверждается одним из самых незыблемых театральных канонов - зритель, настроенный "на волну" актера, начинает испытывать те же чувства, которые владеют актером. Зал словно отражает состояние человека на сцене, и кажется, будто он во всем следует за актером. Это не совсем так, ибо зал вместе с тем еще и достаточно самостоятелен и, надо сказать, нередко придирчив - он всегда критически оценивает, насколько правдиво актер демонстрирует свое отношение к сложившейся ситуации.

Здесь сидит народ бывалый...
Все - испытанные судьи...
Так играйте ж. По заслугам
Зрители отплатят вам,-

напутствует выходящих на сцену актеров Аристофан, античный автор великолепных комедий. Ничто не изменилось с древних времен. Тот же свист - при неудаче и те же овации - в случае успеха.

- Я не запомнил имени этого комического фокусника,- рассказывает Римантас Навицкас, профессиональный иллюзионист из Каунаса.- А вот его выступление врезалось в мою память. Я и сегодня вижу его как живого. Он был одет в клоунский костюм, в руках его находился поднос, а на подносе располагалось десятка полтора куриных яиц.

"Сейчас я продемонстрирую фокус, который репетировал очень долго,- обращался он к публике.- Вот смотрите". Он брал яйцо, клал себе на лоб и предупреждал сидящих в зале: "Я должен добавить, что трюк весьма сложен и может не получиться с первого раза". И - убирал руку. Яйцо, конечно, падало и разбивалось. "Не получилось, так я и думал,- вздыхал исполнитель.- Но ничего, у меня ведь осталось еще несколько штук". Брал другое яйцо, пытался балансировать им на лбу, но и с ним повторялась та же история - оно разбивалось. Фокусник удивлялся, огорчался, просил зрителей потерпеть еще немного, убеждал, что фокус вот-вот получится, просто обязан получиться. А яйца продолжали разбиваться. Наконец на подносе осталось только одно яйцо, последнее. Артист установил его на лбу, убрал руку - медленно - медлен но - и яйцо не упало, а каким-то невероятным образом продолжало удерживаться над бровями! В зале грохнула овация, а исполнитель, хитро улыбнувшись, подождал, пока закончатся аплодисменты, после чего снял яйцо со лба и произнес: "Да тут в общем-то нет ничего особенного - просто я вот тут, сбоку, наклеил полоску лейкопластыря..." О, это был великий артист! Я смотрел и искренне сопереживал ему, будто это я показываю фокус, а не он. Жаль, что мне неизвестна его фамилия - это был шоу-фильм с отрывками из концертов различных варьете.

И о секрете. Последним было не настоящее яйцо, а полая куриная скорлупа. Ее можно, например, сделать так: проколов сбоку обычное куриное яйцо толстой иглой, вставить в получившееся отверстие небольшую соломинку, через которую несложно извлечь содержимое яйца. А эффект получается поразительный. При минимуме реквизита. Зато при максимуме выдумки и актерской игры. Тем и замечательно искусство иллюзии - идти по туго натянутому канату тайны, удерживая равновесие при помощи юмора...

На память мне приходят совершенно своеобразное выступление вкрадчивого японца Харуо Шимады, прекрасного и очень интересного мастера. Он замирает, как бы прислушиваясь к неведомо откуда приближающемуся волшебству, словно к едва различимому шелесту крыл дальней диковинной птицы. И зрители чувствуют, что в воздухе нагнетается, накапливается тайна. А потом что-то происходит. Шимада бросает загадочный взгляд в одну сторону, слегка разворачивает корпус в другую, тут же - мягкий, завораживающий всплеск пальцев левой руки, взмах тонкой палочкой в воздухе - и все. Буквально долю секунды длится мгновенный, как удар каратэ, взрыв волшебства. Будто сверкнул выстрел - и снова тишина, а на конце палочки уже взмахивает белоснежными крыльями, будто аплодируя, живой голубь. Когда же он появился? И откуда?.. А Шимада улыбается, и лукавый взгляд его спокоен, и чудится, будто вокруг него оседает, растворяясь, синеватый дым тайны.

Родившийся чародеем - говорят о нем фокусники.

Прекрасно выражающий свое отношение к трюку - считают искусствоведы.

В том венец и источник иллюзионной алхимии. В магии личности исполнителя, которая если есть, то - есть. И если призвание алхимии - превращать простые металлы в драгоценные, в золото и серебро посредством доныне таинственного "философского камня", то посредством неизъяснимого обаяния личности трюк-технология торжествующе и загадочно возвышается до трюка-чуда. Загадочно - потому что магия личности доныне не расшифрована еще досконально, и если уж к слову пришлись камни и философия, то похожа она не столько на каменный средневековый замок, наполненный привидениями, а скорее напоминает обращенный к размышлению философский сад камней, созданный в Киото, в храме Мирного Дракона, виртуозом садового искусства японцем Соами. Шестнадцать камней расположено в этом саду, но откуда бы ни смотрел посетитель, какую бы точку наблюдения ни избрал, всегда увидит он только пятнадцать камней, какой-то один непременно останется скрытым от любопытствующего взора.

Паноптикум чудес создается живыми людьми. Из приемов и материалов, как теперь уже совершенно очевидно, обычных, далеко не всегда приспособленных изначально для сценического явления тайн. Леска, лейкопластырь... "О, если б знали, из какого сора растут стихи..." Так писала Анна Ахматова о рождении поэзии. А мне кажется - об искусстве фокуса. О той прозе, из которой вырастают иллюзионные симфонии.

Да, орбиты волшебства начинаются на земле. Но, поднимаясь из глухой монотонности быта, они пронизывают сумрачную облачность упорного труда, прорываются сквозь жесткие конструкции неизбежных ограничений, иногда - сквозь тернии колких предостережений и придавливающих разубеждений - туда, вверх, к мерцающим и зовущим созвездиям тайн. Я блуждаю по витиеватой и странной, с неожиданными поворотами галерее загадок, останавливаюсь неподалеку от фантастических событий, когда забавных, а когда и поучительных, переворачиваю диковинные и не всегда понятные до конца антикварные страницы и - не хочу уходить. Знаю, что иллюзионизм - искусство роковое. Желающий познакомиться с ним поближе, потрогать его, взять в руки - рискует. След волшебства остается на пальцах надолго, часто - на всю жизнь. И даже ушедший от него, занявшийся кардинально другим делом, обязательно возвращается. Это - как любовь. Впрочем, почему - как? Ведь там, по ту сторону тайны, тоже кипит жизнь - с заботами и горестями, с поисками и разочарованиями. Такая, как у всех. Вернее - почти как у всех.

В кинофильме "Доживем до понедельника" один симпатичный мальчик на вопрос о счастье отвечает: "Счастье - это когда тебя понимают". Но фокусники - странный народ. У них все против правил. И для них счастье - когда их отнюдь не понимают. Потому, видимо, и здравствует с древнейших времен Маэстро Фокус. Явная эфемерность, очевидная нелогичность, мираж с примитивной до неприличия изнанкой. И все это, сплавленное удивительным образом с привычностью и достоверностью мира реального, невыдуманного, создает необыкновенную атмосферу то ли волшебных будней, то ли будничного волшебства, неся ее в зрительный зал, даря публике. А ведь способность одного человека заразить своим чувством другого человека и есть, по словам Льва Толстого, основа деятельности искусства.

В начале двадцатых годов Академия художественных наук (ГАХН) распространила среди группы актеров анкету по психологии художественного творчества, и среди массы вопросов стоял такой: "Нет ли у вас каких- либо приемов, позволяющих вызвать сценические эмоции?" Мне запомнился ответ Михаила Чехова, актера МХАТа, обладавшего, по выражению Андрея Белого, "тайной исключительного таланта". Чехов, этот совершенно уникальный актер, ответил так: "Кроме обычных приемов, которые сводятся к тому, чтобы сосредоточить внимание на существе роли, я имею особый прием, состоящий в том, что путем ряда мыслей я вызываю в себе любовь к публике и на фоне этой любви могу в одно мгновенье овладеть образом роли".

Я готов подписаться под этими словами. Это так и есть, я знаю - мне доводилось выступать перед чрезвычайно различными аудиториями - и чрезвычайно престижными, и совсем "не престижными". И лишь однажды меня постигла неудача - когда я, поддавшись чьему-то недоброму совету, изменил своей обычной манере - вышел на сцену в ореоле этакого самомнения, посчитав себя "любимцем публики", которому дозволено если не все, то почти все. Тот жестокий урок научил меня многому. И здесь же совсем другой случай приходит мне на память - о шефском концерте в стационаре для тяжелобольных детей. Мы, несколько членов Московского клуба фокусников, уже переоделись и, собрав реквизит, готовились уходить, когда подошла маленькая, худенькая старушка, по- видимому, нянечка-сиделка - из тех скромных людей, что всю жизнь трудятся, и вовсе не ради наград.

Она сказала нам всего несколько слов, но таких, от которых на глаза навернулись слезы. "Дети, которые не улыбались несколько месяцев подряд,- сказала она,- сегодня эти дети, увидев ваш концерт,- впервые улыбнулись". И пригласила приезжать еще. Что там дипломы и грамоты по сравнению с такими словами!

А много дней спустя, спеша на работу в переполненном автобусе, я неожиданно, через чье-то плечо заглянув в раскрытую книгу, прочитал небольшое стихотворение, и несколько строк поразили меня. Я не запомнил всего стихотворения, но память все-таки удержала имя автора - белорусской поэтессы Виктории Моргулис - и четыре последние строчки:

Пусть все это рук только ловкость. 
На склоне минувшего дня 
Спасибо артисту за легкость, 
С которой морочил меня.

Мне нечего добавить к этим словам.